Голиб Саидов - О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть
– Ну, за советскую власть! – предлагает тост Лариса.
– За настоящую демократию! – поправляю я.
– Не, демократией уже объелись… – иронически замечает моя подруга.
– Так ею ещё и не пахло… – пытаюсь возразить, но она меня уже не слышит.
И мы, как всегда, поднимаем стопки за разное, одинаково желая родной стране процветания, народу – достатка, а его гражданину – собственного отдельного жилья.
Загадочная русская душа
В конце прошлого столетия довелось мне поработать в одном из кафе, расположенном в очень уж неудачном и глухом месте, среди дворов, на проспекте Стачек.
Обслуживающий персонал состоял всего из трех-четырех человек: администратор (она же – экспедитор, она же – помощник повара, она же, иногда – бухгалтер), буфетчицы (она же – посудомойщица, она же – уборщица), повара (он же – калькулятор, он же – грузчик) и, собственно, самого хозяина, являющегося главным снабженцем маленького предприятия.
Словом, типичная картина среднего российского бизнеса.
Теперь, я подхожу к главному герою своего повествования.
Я сознательно не упомянул ещё об одном работнике потому, что для меня по сию пору так и остался невыясненным до конца его статус.
С обратной стороны нашего кафе, противоположной центральному входу, имелся «чёрный выход», выходящий во двор, окружённый со всех сторон домами, с огромной помойкой в центре. Там, перед самым выходом, находился небольшой закуток, пустовавший бесхозно. Именно его, наш предприимчивый молодой хозяин, мудро руководствуясь старой русской поговоркой: «Голь на выдумки хитра», быстро переоборудовал в некое подобие «забегаловки», поставив за наспех сколоченную стойку простого русского парня по имени Серёжа. Таким образом, из одной торговой точки, путём нехитрых комбинаций получилось две: одна «элитная», с парадным входом, предназначавшаяся для «высоких» гостей, свадеб и торжеств, и …с обратной стороны – обычная «забегаловка», со скромным входом для простого рабочего люда и бомжей разных мастей. Моя же кухня находилась ровно посредине двух «миров», а потому картины, ежедневно происходящие как в обычном кафе, так и в «зазеркалье», достойны того, чтобы послужить основой для сюжетов не одного десятка произведений.
К Серёже я проникся сразу и безоговорочно. Это тот редкий тип русских людей, простых до откровения, сочетающих в себе крестьянскую практичность и мужицкую хитрость, которая лежит, однако, на поверхности и раскусить которую не в состоянии разве что ребёнок. Внешность его напоминала мне молодого Есенина, только сильно приземлённого и без какого-либо налёта поэзии и вдохновенности в глазах. В сущности, он олицетворял собою один из типов современной русской прозы, очень близкой к литературным героям Шукшина. Родившись под Колпино, он, живя довольно продолжительное время в Петербурге, уже успел порядком «подпортить» свои гены от непосредственного соприкосновения с городской жизнью и соблазнами, искушающими целомудренную деревенскую душу. И, тем не менее, в редкие минуты, когда мы оставались с ним одни, после очередной опрокинутой стопки, он вдруг оживлялся и с нежнейшим трепетом начинал вспоминать своё прошлое: детство, дом, родителей, всецело доверившись мне и нисколько при этом не стесняясь. В такие минуты он был самим собой, откровенно презирающим и осуждающим теперешнее состояние и тоскуя по ушедшему куда-то, навсегда, родному, тёплому и близкому. Очень часто нам доводилось оставаться на ночь в кафе: ему не хотелось ехать в Колпино, а мне было откровенно лень тратить время на дорогу домой, чтобы утром вновь возвращаться обратно. Тем более, что своего собственного «угла» в Питере у него не было. Да и в родном Колпино, на его единственную комнатушку был давно положен глаз: родная сестра, вышедшая замуж и проживавшая со своей семьёй в родительском доме, не очень-то была рада редким приездам своего брата.
Мы составляли стулья, строя из них некое подобие кроватей и, после обильных возлияний и задушевных разговоров, засыпали далеко за полночь, чтобы с рассветом вновь проснуться к обычной жизни.
Так мы и жили, большую часть времени, проводя вместе, на работе, иногда ссорясь и ругаясь чуть ли не до драки, но чаще всего подтрунивая и смеясь друг над другом, но в основном – над различными посетителями.
Он не гнушался никакой «чёрной работы», берясь за неё с остервенением и быстро справляясь с нею в два счета. Правда, позже мог этим попрекнуть. Но, здесь уж ничего не поделаешь.
Однажды меня обязали вычистить все кастрюли: их следовало отскоблить от «многовековой» накипи, налёта, сажи и гари. Естественно, Серёжа вызвался мне помочь. В течение дня я старался обходить мойку стороной: Мой приятель, «сложил все маты в один мешок» и, поливая ими меня и остальных сотрудников, добросовестно драил всю имевшуюся в наличии посуду. Уже, ближе к вечеру, когда я проставился поллитровкой, он немного отошёл и, зайдя вскоре ко мне на кухню, радостно отрапортовался:
– Иди: глянь, как я их отпидарасил!
Войдя на мойку, я только тихо ахнул: на полках в ряд были выстроены абсолютно новенькие, словно из магазина, кастрюли, радуя взгляд своими ослепительно чистыми боками. Я понял все без слов и тихо поплёлся за второй бутылкой…
Но ничего вечного, как известно, не бывает. Как гласит одна французская пословица: «Если у вас всё хорошо, не переживайте – скоро это закончится».
Вскоре кафе вынуждено было закрыться и наши пути с Серёжей разошлись. И только теперь, совершенно недавно, до меня дошло: насколько, оказывается, я привязался к этому простому русскому парню и проникся к нему симпатией; насколько мне не хватает сейчас его шуток, острых замечаний, беспощадного сарказма, искренних обид, открытого смеха и даже его грубого мата, без которого не мыслима ни одна настоящая русская душа.
P. S. Не так давно я узнал, что Серёжа находится в больнице. «Что-то с лёгкими» – сообщили мне неопределённо, когда я попытался расспросить про диагноз. И чуть позже, навестив его, я выяснил, что работая в каком-то подпольном антикварном магазине, мой бывший приятель, практически проживая в сыром бетонном подвале этого заведения, ежедневно чистил от сажи и копоти старые самовары, которые затем сбывались хозяином иностранным туристам за крепкую валюту.
Так говорит Андрюша…
– Как? Да ты совсем «ку-ку»?! – поражается моей безграмотности товарищ, когда мы, сидя в очередной раз на кухне, обсуждаем с ним сложившееся экономическое положение в стране. Уперев локоть в стол, и направив свою руку в потолок, Андрей мне доходчиво демонстрирует: – У России сейчас вектор во! Понимаешь?!
